Андрей Вознесенский

В эмигрантском ресторане

Сволочь? дымен, точно войлок. Сволочь? бел, как альбинос. Мою водку дует сволочь. Сволочь? чавкает блином.
	(Ресторанчик "Русский мишенька" Говорили: не ходи. В кадушке,                      будто нищенка, Березка в бигуди... А за стойкой, как на ветке, Угощают парочек. В них вонзились табуретки, Как булавки в бабочек!)
Враг мой? сволочь: отщепенец? Ненавидя, пивом пенясь, Что ты пялишься в упор?! Сволочь? я не прокурор!
	Двадцать лет сидят напротив, Как экран, лицом горят. Отступающие бродят. И конвои в лагерях —
"немецких, английских, северно- потом южноамериканских, вы понимаете, Вознесенский?!.."
	Посреди Вселенных сшибленных, На маховиках судьбы Блещут лунными подшипниками Эти лагерные лбы. "Нас крутили, молотили Джазы, ливни, этажи... Миллионы холодильников — Ни души!.." Ужас водкой дышим около: "Вознесенский, вы откель?" Он окает,                как охает. О'кей! За окошком марсианочки, Так их мать... А Окою осиянною Ходит окунь — не поймать, И торжественная тишь. Тсс!.. И серебряно-черны От ночной травы штаны...
"Роса там у нас, трава там у вас по колено.                                       Вознесенский, вы понимаете? Из щетин его испитых, Из трясины страшных век, Как пытаемый из пыток, Вырывался синий свет —                           продирался ч е л о в е к! По лицу леса шумели, Шли дожди, пасли телят, Вырывалось из туннеля, Что он страшно потерял. И отвесно над щекою Плыли отсветы берез, Плыли страшно и щекотно. И не слизывал он слез. И раздвинув рестораны, Возле грязного стола, Словно Суд,                        светло и прямо, М а-м а! — Стала строгая страна, Брови светлые свела.   Шляпки дам как накомарники, Наркоманки кофий жрут...
	"Майкл Орлов, лабай Камаринского!" Жуть...
"М а-м а!" — стон над рестораном
	под гармошки и тамтамы —
	"М а-а..."
Были Миши, Маши, Мани --
	стали Майклы, Марианны.
	"М а-а..."
Они где-то в Алабаме
	наземь падают ночами,
	прогрызаются зубами —
	к  м а м е.
Рты измаранных, измаянных
	сквозь неоны и вольфрамы —
	"М а-а..."
А один из Бирмингама,
	как теленок из тумана:
	"Ма-а-а..."
	...Гасят. Мы одни остались, Лишь в углу мерцает старец, Как отшельник Аввакум. Он сосет рахат-лукум. Сволочь очи подымает. Человек к дверям шагает. Встал.           Идет.                      Не обернется.
Он вернется?