Проблема интертекстуальных связей стихотворения Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." (далее: Памятник) еще далека от окончательного решения¹. Недостаточно изучен и горацианский контекст. Как мы надеемся показать, Памятник Пушкина - не только подражание оде III, 30, но и стилизация в горацианском духе, отсылающая к целому ряду од и посланий римского поэта, что необходимо учитывать при интерпретации. Многое из того, что принято считать изобретением (в риторическом смысле) Пушкина, на поверку оказывается традиционным элементом, новым только для данного текста, поскольку он воспринимается в прямой связи с текстами-предшественниками: одами Державина и Горация. Рассмотрим эти элементы.

Начнем с эпитета "нерукотворный". Известно суждение П. А. Вяземского, который упрекнул Пушкина в его использовании: "А чем же писал он стихи свои, как не рукою? Статуя ваятеля, картина живописца так же рукотворны, как и написанная песнь поэта" (Вяземский; VIII, 333). Это свидетельство косвенно доказывает, что для современника Пушкина ассоциация со "Спасом Нерукотворным" не была обязательна. В той же плоскости, хотя и с противоположными выводами, рассуждает о семантике эпитета "нерукотворный" Ю. М. Лотман: "Само подчеркивание, что памятник нерукотворный, выделяет значимость рукотворности как естественного свойства знаков памяти" (Лотман; 536-537). Напомним в этой связи одно место из Горация (в оде IV, 8), где поэзия называется более долговечной, чем письмена, вырезанные в мраморе (incisa notis marmora publicis). Другими словами, поэзия - не то, что создается руками. В послании I, 19 Ad Librum Suum, отчасти пародирующем оду III, 30, Гораций откровенно иронизирует над способностью книги быть знаком памяти. Пушкин процитировал это послание в наброске отзыва на трагедию Олина (XI, 65).

Использовав эпитет "нерукотворный", Пушкин избавился от необходимости давать характеристику прочности памятника и заменил ее лаконичной характеристикой тропы, ведущей к нему: "не зарастет" (возможна перекличка с мотивом "возрастания" (crescam) славы во второй строфе оды Горация). За счет этого развернута характеристика высоты, и здесь Пушкин опирается на оду I, 1 ("К Меценату"), которую переводил в 1833 г. и вольно пересказал в стихотворении "Из Пиндемонти" за полтора месяца до Памятника. Заключительные строки оды I, 1 звучат следующим образом: "Quodsi me lyricis vatibus inseris, / Sublimi feriam sidera vertice"². Связь с ними проясняет и толкование эпитета "непокорный" у Пушкина, избавляя его от коннотаций "гражданского неповиновения", в полном согласии с мыслью "Из Пиндмонти": "Иные, лучшие мне дороги права...".

Во второй строфе Памятника мотив "заветной лиры" - тоже горацианский. Аналогичным образом у Горация в оде IV, 9, где варьируется та же тема превосходства поэзии, струны лиры сохраняют живыми чувства Сапфо:

Nec, si quid olim lusit Anacreon,
Delevit aetas: spirat adhuc amor,
Vivuntque commissi calores
Aeoliae fidibus puellae³.

В третьей строфе новаторство Пушкина проявилось в перенесении акцента с гидронимики на народы, среди которых распространится слава поэта. Комментаторами указывалось многократно, что и у Державина, и у Пушкина наблюдается сходство этой строфы с 4-й и особенно 5-й строфами оды II, 20 ("Лебедь"), где, добавим от себя, потенциально присутствует мотив соперничества славы поэта со славой монарха, поскольку в аналогичных выражениях Гораций говорит только об Августе (ср. с одой IV, 14).

В четвертой строфе Памятника, где излагаются "заслуги" поэта, кажется, что Пушкин еще дальше ушел от Горация (гордившегося тем, что он первым перевел песни Эолии на италийский лад), чем Державин. Между тем в известном послании к Августу (Послания II, 1, 126-133) Гораций дает этическую трактовку своего творчества:

Os tenerum pueri balbumque poeta figurat;
Torquet ab obscoenis iam nunc sermonibus aurem;
Mox etiam pectus praeceptis format amicis,
Asperitatis et invidiae corrector et irae;
Recte facta refert; orientia tempora notis
Instruit exemplis; inopem solatur et aegrum.
Castis cum pueris ignara puella mariti
Disceret unde preces, vatem ni Musa dedisset?⁴

Формулу этого фрагмента можно определить словами Державина "истину царям с улыбкой говорить", но по содержанию к нему ближе формула Пушкина: "...чувства добрые я лирой пробуждал". Что же касается прославления монарших "добродетелей", то это прямо противоречит содержанию послания, ибо здесь Гораций недвусмысленно уклоняется от него: "Nil moror officium, quod me gravat, ac neque ficto..."⁵

Именно независимость, на которую обратил внимание и Светоний (Светоний; 238-239), привлекала Пушкина в образе Горация, та независимость, которая скрывалась за отдельными льстивыми выражениями. Отсюда мотив "свободы" в четвертой строфе Памятника, которую следует толковать в духе стихотворения "Из Пиндемонти". В пятой строфе этот мотив превращается в тему и, соединившись с державинским мотивом "презрения к презирающим", полностью вытесняет мотив награды.

Уже указывалось на то, что и мотив "не оспоривай глупца" - горацианский, в частности, упоминалось сходство пушкинского Памятника с концовкой оды II, 16 в переводе И. И. Дмитриева:

А мне фортуна и природа
Послали в дар клочок земли;
Таланта искру к песнопенью
На лад любимых мной творцов
И равнодушие к сужденью
Толпы зоилов и глупцов.

В том же стихотворении мотив смирения и независимости выражен, как и в Памятнике", в виде антитезы: "Так будем же в смиренной доле / Сносить равно и мрак и свет!". Та же идея - в послании Горация I, 19: "Non ego ventosae plebis suffragia venor..."⁶. См. также начало оды III, 1 ("Odi profanum volgus et arceo...").

Давая свою версию Памятника, Пушкин обновляет многие горацианские образы, философски углубляя тему стихотворения. Позволим себе гипотезу: здесь в толковании Горация Пушкину помогла римская философская проза. Укажем, в частности, на перекличку Памятника Пушкина с началом "Тускуланских бесед" Цицерона⁷. Ср.: "... nescio quo modo inhaeret in mentibus quasi saeclorum quoddam augurium futurorum, idque in maximis ingeniis altisimisque animis et exsistit maxime et apparet facillime" XIV (31)⁸. Но слава, к которой стремится великий человек, для него не цель, а лишь признак достижения более значительных целей: "Etsi enim nihil habet in se gloria cum cur expetatur, tamen virtutem tamquam umbra sequitur" XLVI (109)⁹.

Цицерон развивает ту же диалектику отношений с "народом", что мы находим в стихах Пушкина. С одной стороны, бессмертие достигается только через общественное служение: "Abiit ad deos Hercules: numquam abisset, nisi, cum inter homines esset, eam sibi viam munivisset" XIV (32)¹⁰. С другой стороны, нельзя руководствоваться мнениями: "Verum multitudinis iudicium de benis si quando est, magis laudandum est quam illi ob eam rem beati" XLVI (110)¹¹. Следует мерить доблесть великих людей не народной молвой, а надежной хвалой достойных ценителей (см.: Там же), которым соответствуют "пииты" Пушкина¹².

Вернемся к нашей исходной мысли. Памятник Пушкина - не только подражание Carm. III, 30, но и стилизация в горацианском духе. В связи с этим представляет интерес характеристика, данная С. А. Кибальником пушкинскому "Из Пиндемонти": "...До некоторой степени стихотворение "Из Пиндемонти" соотносится не только с одой Горация к Меценату, но и с общим содержанием всего творчества римского поэта. <...> Произошло как бы высвобождение подлинных стремлений Горация, которые обыкновенно в его поэзии приглушены дипломатическими моментами" (Кибальник; 153)¹³.

¹ Наиболее полный обзор научной литературы, посвященной выяснению интертекстуальных связей стихотворения, см. в (Алексеев). О традиции оды III, 30 Горация (Stemplinger). ^Назад

² В переводе А. П. Семенова-Тян-Шанского: "Если же ты сопричтешь к лирным певцам меня, / Я до звезд вознесу гордую голову" (Гораций; 26). ^Назад

³ В переводе Н. Гинцбурга: "Не стерло время песен, что пел, шутя, / Анакреонт, и дышит еще любовь, / И живы, вверенные струнам, / Пылкие песни Лесбийской девы" (Гораций; 165). ^Назад

⁴ В переводе Н. Гинцбурга: "Нежных ребяческих уст лепетанье поэт исправляет, / Слух благовременно им от речей отвращает бесстыдных; / После же дух воспитает им дружеским он наставленьем, / Душу исправит, избавив от зависти, гнева, упрямства; / Доблести славит дела и благими примерами учит / Годы грядущие он; и больных утешает и бедных. / Чистые мальчики где с непорочными девами взяли б / Слов для молитвы, когда б не послала им Муза поэта?" (Гораций; 330). ^Назад

⁵ "Я вот ничуть не гонюсь за услугой, что мне только в тягость..." (Гораций; 333). ^Назад

⁶ В переводе Н. Гинцбурга: "Я не охочусь совсем за успехом у ветренной черни..." (Гораций; 323). ^Назад

⁷ Косвенным свидетельством знакомства Пушкина с этой прозой служит, с одной стороны, ее популярность, в том числе, среди современного Пушкину образованного общества, а с другой стороны - интерес Пушкина к римской жизни в 30-е гг. в связи с собственными творческими замыслами. Напомним также, что римских классиков обильно цитирует и пересказывает Монтень, любимый Пушкиным. ^Назад

⁸ В переводе М. Л. Гаспарова: "... В сознании людском неким образом живет какое-то предчувствие будущих веков, и чем больше дар, чем выше дух, тем тверже оно держится, тем нагляднее предстает глазам" (Цицерон; 219). ^Назад

⁹ "Слава сама по себе хоть и не заслуживает домогательства, однако за добродетелью она следует неотступно, как тень" (Цицерон; 245). ^Назад

¹⁰ "Да, Геркулес взошел к богам; но никогда бы он не взошел к богам, если бы не проложил туда дорогу в бытность свою меж людьми" (Цицерон; 219). ^Назад

¹¹ "...Если толпа и судит порой справедливо о достойных людях, то это больше к чести для самой толпы, чем к счастью для таких людей" (Цицерон; 244). ^Назад

¹² Ср. также с последней строфой стихотворения отрывок из записи (3, 4) Марка Аврелия в переводе А. К. Гаврилова: "И вот такой человек, который более уж не откладывает того, чтобы быть среди лучших, есть некий жрец и пособник богов, распоряжающийся и тем, что поселилось внутри его, благодаря чему человек этот <...> от всей принимает души все, что есть и дано судьбой. А представлениями о том, что говорит, делает или думает другой, он себя без крайней и общеполезной надобности не часто займет" (Марк Аврелий; 13). То, "что поселилось внутри" человека - это его Гений (у Пушкина - Муза). ^Назад

¹³ Когда наша заметка была уже написана, мы ознакомились с работой Е. Г. Рабинович: Рабинович Е. Г. Заметки о Пушкине и Горации // Studia metrica et poetica: Сб. статей памяти Петра Александровича Руднева. СПб., 1999. С. 200-213. Автор предлагает отказаться от представления о глубоком и своеобразном восприятии Горация Пушкиным, на котором настаивали прежние исследователи. С аргументацией автора нельзя не согласиться, если судить "с точки зрения Горация". Однако для описанной нами интертекстуальной игры достаточно было и поверхностного знания, в котором Пушкину все же нельзя отказать. ^Назад

Алексеев: Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина "Я памятник себе воздвиг...": Проблемы его изучения. Л., 1967.

Вяземский: Вяземский А. П. Полн. собр. соч. Т. VIII. СПб., 1883.

Гаспаров: Гаспаров М. Л. Топика и композиция гимнов Горация // Гаспаров М. Л. Избранные труды. М., 1997. Т. I: О поэтах.

Гораций: Гораций. Собр. соч. СПб., 1993.

Кибальник: Кибальник С. А. О стихотворении "Из Пиндемонти" (Пушкин и Гораций) // Временник пушкинской комиссии 1979. Л., 1982.

Лотман: Лотман Ю. М. Собеседник в третьем лице // Введение в храм. Сб. статей. М., 1998. С. 536-537.

Марк Аврелий: Марк Аврелий Антонин. Размышления. М., 1993.

Пушкин: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1937-1959.

Светоний: Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати Цезарей. М., 1993.

Цицерон: Цицерон Марк Тулий. Тускуланские беседы. Книга I: О презрении к смерти [Перевод М. Гаспарова] // Цицерон М. Т. Избр. соч. М., 1975.

Horatius Q.: Horatii Flacci opera. Hannoverae, 1824.

Stemplinger: Stemplinger E. Das Fortleben der horazischen Lyric seit der Renessance. Leipzig, 1906.