М. А. БУЛГАКОВ В НЕИЗДАННЫХ ПИСЬМАХ А. М. ГОРЬКОГО И А. А. ФАДЕЕВА^*

Публикация и комментарии З. Г. Минц

В 1961 году исполнилось 25 лет со дня смерти великого пролетарского писателя А. М. Горького, 60 лет со дня рождения выдающегося советского писателя А. А. Фадеева и 70 лет со дня рождения талантливого советского прозаика и драматурга М. А. Булгакова. Редакция отмечает этот тройной юбилей публикацией неизданных писем А. М. Горького и А. А. Фадеева об М. А. Булгакове и его творчестве.

Творчество крупного советского писателя М. А. Булгакова не встретило еще должной оценки в исследовательской литературе. Большую помощь советским ученым, которые сделали бы произведения Булгакова предметом научного внимания, могут оказать впервые публикуемые высказывания по этому вопросу классиков советской литературы А. М. Горького и А. А. Фадеева. Письма эти имеют и общий интерес для истории советской литературы. Публикуемое письмо М. Горького написано к неизвестному адресату. Местонахождение автографа неизвестно. Письмо публикуется по фотокопии, которая была переслана в 1933 г. книгоиздательством Фишера в Берлине М. А. Булгакову. Фотокопия сохранилась в личном архиве вдовы писателя, Е. С. Булгаковой. Принадлежность письма Горькому неоспоримо устанавливается по почерку, датировка (1933 г.) — по сопроводительному письму издательства. С книгоиздательством Фишера М. А. Булгаков поддерживал в эти годы деловые связи: здесь вышли его пьесы «Мольер», «Зойкина квартира» и др. Краткая оценка пьесы «Мольер» не только свидетельствует о высоком мнении Горького относительно художественных достоинств этого произведения Булгакова (как, впрочем, и других его пьес). Она чрезвычайно существенна и для уяснения проблематики пьесы.

Большой интерес представляет письмо А. А. Фадеева к Е. С. Булгаковой. Знакомство Фадеева и Булгакова относится ко времени тяжелой болезни последнего. Первая встреча произошла 11 ноября 1939 г. на квартире больного Булгакова. В дальнейшем Фадеев посещал его вплоть до самой кончины. Письмо содержит чрезвычайно интересную характеристику Булгакова как писателя и человека. Не менее значительно оно и для изучения литературных воззрений самого Фадеева. Фадеев был не только крупнейшим писателем, но и выдающимся критиком и теоретиком советской литературы. Весьма примечательно, что он, преодолевая рапповское упрощенчество, подчеркнул значение личной позиции писателя, его нравственного облика, органичности его пути. Глубоко значительно, что в 1940 г. он следующим образом определил свое отношение к Булгакову: «И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что путь его был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом) он не все видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного, хуже было бы, если бы он фальшивил!»

Письмо печатается по автографу, хранящемуся в личном архиве Е. С. Булгаковой.

I. Письмо А. М. Горького.

О пьесе М. Булгакова «Мольер» я могу сказать, что на мой взгляд — это очень хорошая и искусно сделанная вещь, в которой каждая роль дает исполнителю солидный материал. Автору удалось многое, что еще раз утверждает общее мнение о его талантливости и его способности драматурга. Он отлично написал портрет Мольера на склоне его дней, Мольера, уставшего и от неурядиц его личной жизни, и от тяжести славы. Также хорошо смело, а я бы сказал, красиво, дан Король-Солнце¹. Да и вообще все роли хороши. Я совершенно уверен, что в Художественном театре Москвы пьеса пройдет с успехом и очень рад, что пьеса эта ставится². Очень хорошая пьеса

Всего доброго
А. Пешков.

¹ Король-Солнце — Людовик XIV, король Франции (1638–1785), персонаж из драмы М. А. Булгакова.

² Постановка была осуществлена МХАТ в 1935 г. Ведущие артисты МЛАТ высоко ставили М. А. Булгакова как художника и человека. В. Немирович-Данченко писал в 1940 г. вдове писателя: «… Булгаков не умер; крепкой, хорошей памяти о нем хватит на многие-многие десятилетия, и это будет вносить какой-то греющий свет даже и в Вашу печаль» (из личного архива Е. С. Булгаковой).

II. Письмо А. А. Фадеева.

Милая Елена Сергеевна!

Я исключительно расстроен смертью Михаила Афанасьевича, которого, к сожалению, узнал в тяжелый период его болезни, но который поразил меня своим ясным, талантливым умом, глубокой внутренней принципиальностью и подлинной умной человечностью. Я сочувствую Вам всем сердцем: видел, как мужественно и беззаветно Вы боролись за его жизнь, не щадя себя — мне многое хотелось бы сказать Вам о Вас; как я видел, понял и оценил Вас в эти дни, но Вам это не нужно сейчас, это я Вам скажу в другое время.

Может быть, и не было бы надобности в этом письме: вряд ли что может облегчить твердого и умного человека с сердцем в период настоящего горя. Но некоторые из товарищей Михаила Афанасьевича и моих сказали мне, что мое вынужденное чисто внешними обстоятельствами неучастие в похоронах — Михаила Афанасьевича может быть понято, как нечто, имеющее «политическое значение», как знак имеющегося якобы к нему «политического недоверия».

Это, конечно, может возникнуть в головах людей очень мелких и конъюнктурных, на которых не стоит обращать внимания. Уже в течение семи дней я безумно перегружен рядом работ (не по линии Союза Писателей, а работ, место и время которых зависит не от меня) — не бываю в Союзе, не бываю и часто даже не ночую дома, и закончу эти работы не раньше 17–18. Они мне и не дали вырваться, о чем я очень горевал, — главным образом, из-за Вас и друзей Михаила Афанасьевича: ему самому было уже все равно, а я всегда относился и отношусь равнодушно к форме.

Но я не только считал нужным, а мне это было по-человечески необходимо (чтобы знать, понять, помочь) навещать Михаила Афанасьевича, и впечатление, произведенное им на меня, неизгладимо. Повторяю, — мне сразу стало ясно, что передо мной человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный, — с ним, даже с тяжело больным, было интересно разговаривать, как редко бывает с кем. И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что путь его был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом) он не все видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного, хуже было бы, если бы он фальшивил.

Мне очень трудно звонить Вам по телефону, т. к. я знаю, насколько Вам тяжело, голова моя забита делами и никакие формальные слова участия и сочувствия не лезут из моего горла. Лучше, освободившись, я просто к Вам зайду.

Нечего и говорить о том, что все, сопряженное с памятью М. А., его творчеством, мы вместе с Вами, МХАТ’ом подымем и сохраним: как это, к сожалению, часто бывает, люди будут знать его все лучше по сравнению с тем временем, когда он жил. По всем этим делам и вопросам я буду связан с Маршаком и Ермолинским и всегда помогу всем, чем могу. Простите за это письмо, если оно Вас разбередит.

Крепко жму Вашу мужественную руку

15. III 40 г.

Ал. Фадеев

^* Труды по русской и славянской филологии. V / Отв. ред. Б. Ф. Егоров. Тарту, 1962. С. 399–402. (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 119.)

Дата публикации на Ruthenia — 25.01.06

Отсканировано по просьбам Виталия Евлампиева и проф. Валерия Владимировича Шилова.