Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VI (Новая серия): К 85-летию Павла Семеновича Рейфмана. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2008. С. 280–300.

СЛАВЯНСКАЯ ФИЛОЛОГИЯ
В ТАРТУСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ В 1941–1944 гг.^*

ГАЛИНА ПОНОМАРЕВА, ТАТЬЯНА ШОР

В обстоятельном обзоре истории развития русской филологии в Тартуском университете Б. В. Правдин, бывший лектором русского языка на протяжении четверти века, военного периода не касался [Правдин 1954: 162]. Обошли это время молчанием и С. Г. Исаков [Исаков 2003: 26], и А. Д. Дуличенко [Дуличенко 2003: 46]¹. Однако документы университетского архива, печатные источники и воспоминания свидетельствуют о том, что и в этот сложный период² изучение русского языка и славянской филологии в Тартуском университете не прекращалось³.

По данным на 29 декабря 1941 г. в составе философского факультета работало 44 человека, из них 12 профессоров, 6 доцентов и три лектора. Кафедра славистики и индогерманского (вместо индоевропейского) языкознания, прикрытая принадлежностью к отделению германистики, сохранилась фактически в полном составе. И профессор Пеэтер Арумаа⁴,

Так, еще 14 ноября 1941 г. к приему экзаменов были допущены 14 преподавателей философского факультета по восьми специальностям: эстонский язык, романская и германская филология, общая история, история искусства, педагогика, библиография и архивоведение. Профессор славянского и индо-европейского языкознания П. Арумаа, профессор эстонской и европейской литературы Г. Суйтс и профессор английской филологии А. Орас принимали экзамены как представители отделения германской филологии [ИАЭ 2100–15–1. Л. 26 об.–27]. Тем не менее, 20 ноября 1941 г. проф. Арумаа принял письменный выпускной экзамен высшей ступени по славянской филологии у студентки философского факультета Ольги Сорокиной (урожд. Громовой). В начале декабря она сдала экзамены по педагогике и дидактике профессору К. Рамулю, а 24 января 1942 г. ей было выдано временное удостоверение об окончании Тартуского университета по специальности «славянская филология» — высшая ступень, «философия и педагогика» — средняя ступень и «сравнительно-историческая фольклористика и эстонский фольклор» — низшая ступень [ИАЭ 2100–1–15020. Л. 40, 41, 43, 47]⁶.

Кроме Громовой-Сорокиной, в декабре 1941 г. проф. Арумаа экзаменовал студентов-славистов Веру Шмидт⁷ и Олега Правдина⁸. 30 декабря лектор Б. В. Правдин принял экзамен по русской литературе у студентки-славистки Марии Бежаницкой [ATУ “Maria Bezanitskaja”, 41/52. Л. 37]. Все эти студенты в начале 1942 г. получили временные свидетельства об окончании полного курса университета с профилирующей специальностью «славянская филология»⁹.

С начала 1942 г. в полную силу работали три факультета — медицинский, сельскохозяйственный и ветеринарный [Hiio 2007: 440–441]. В феврале 1942 г. произошла очередная кадровая чистка, в результате которой «как не соответствующие научной квалификации», из университета были уволены все преподаватели русского языка (в количестве 10 человек), работавшие в советском университете. Среди них славянские филологи Александр Райд, Мария Соколова, Владимир Соколов, Димитрий Суйгусаар и Виктор Террас [ИАЭ 2100–15–8. Л. 20–21]. В целом из состава университета выбыло 87 человек¹⁰.

Во втором семестре 1942 г. прошел набор новых студентов. В качестве условия выдвигалось прохождение полугодовой службы в немецкой армии или же в Omakaitse (отрядах самообороны), либо год работы в Германии. Исключение делалось для инвалидов и для тех, кто продолжал учебу. 21 октября 1942 г. состоялось торжественное собрание, ознаменовавшее продолжение работы университета. В осеннем семестре 1943/44 учебного г. в списках студентов числилось 1798 человек, из них 1007 женщин — случай беспрецедентный в истории университета¹¹. На философском факультете училось 266 студентов, из них женщин — 185. 80 человек были освобождены от платы за учебу, а 15 — получали стипендии в размере от 100 до 200 рейхсмарок [ИАЭ

2100–15–26. Л. 4]. В начале 1944 г. только 5 студентов философского факультета были освобождены от платы за обучение, а количество стипендий осталось прежним [ИАЭ 2100–15–26. Л. 114 об., 144].

Многие из студентов, поступивших в университет в 1940 г. и ранее, исключая, конечно, студентов-евреев, продолжили учебу во время немецкой оккупации [Hiio 2007: 442–444]. На лекторский курс для славистов в начале октября 1940 г. записалось 17 человек — все эстонцы [ИАЭ 2100–20–107. Л. 25]. К концу ноября славистов-языковедов осталось только 9 человек. На лекции Б. В. Правдина по новейшей русской литературе ходило 6–10 человек. Среди них Виктор Вескимяэ, Анна Лейус, а также упомянутые выше О. Громова-Cорокина, О. Правдин (сын лектора) и Виктор Террас, будущий известный профессор-славист в университетах США (Иллинойс, Висконсин и Броун).

Его судьба необычна. Виктор Эвальд Вольдемар Террас (1921, Пыльтсамаа – 2006, Вашингтон) поступил в Тартуский университет в сентябре 1938 г. [ИАЭ 2100–1–16300; ИАЭ 2100–2–1214; ETVK 1984: 128] и успел поучиться при трех политических режимах. После окончания основного курса он был зачислен 4 мая 1941 г. аспирантом историко-филологического факультета по специальности «славянская и балтийская филология» советского Тартуского университета. Наконец, свою магистерскую работу «О функции славянского релятивного прономена je-, преимущественно с точки зрения индоевропейского языкознания» [Terras 1942] он представил в комиссию философского факультета 3 июня 1942 г. — в разгар немецкой оккупации. В университете Террас изучал классические, новые индоевропейские и, в частности, славянские языки. Ему преподавали известные специалисты В. Андерсон (германская филология), П. Халисте (греческий язык), К. Вильгельмсон (латынь) и Е. Каплинский (польский и чешский языки). По современному польскому языку Террасу удалось пройти стажировку в Польше на летних курсах в июле-августе 1939 г. [ИАЭ 2100–1–16300. Л. 36].  285 | 286 

У лектора русского языка и литературы Б. В. Правдина Террас занимался в семинаре по русскому языку и литературе в первом семестре 1940 г., причем Правдин оценил его работу лишь на 4 балла. Основным наставником молодого филолога все эти годы был проф. П. Арумаа, чью деятельность можно охарактеризовать как своеобразный синтез русской и западноевропейской научных традиций, учитывая его принадлежность к знаменитой берлинской школе славистики во главе с М. Фасмером [ИАЭ 2100–2–41. Л. 12–23, 30–32, 43, 49]. В течение 1939–1943 гг. Террас прошел у Арумаа полный просеминарский и семинарский курсы по славянской и индогерманской филологии [ИАЭ 2100–1–16300. Л. 9; Terras 1997: 9]. П. Арумаа рецензировал магистерскую работу своего ученика по славистике, оценив ее высшим баллом [ИАЭ 2100–1–16300. Л. 41–44]. Известно, что в короткий советский период Террас был подключен к проекту создания эстонско-русского словаря [Пономарева 2003: 409]. Но власть переменилась, и в соответствии с новыми условиями 15 октября 1942 г., согласно представленному ректору плану работы философского факультета, магистру В. Террасу было поручено преподавание латыни. В ноябре он был утвержден на полное лекторское место и получил двухгодичную стипендию для работы над докторской диссертацией по германскому и индоевропейскому языкознанию [ИАЭ 2100–15–1. Л. 76 об.–77, 83 об.–84, 87 об.–88, 133 об.–134]. С октября 1943 г. Виктор Террас дополнительно преподавал 3 часа в неделю курс греческого языка, вместо проф. С. Ааслава [ИАЭ 2100–15–1. Л. 143 об.–144, 159 об.–160]. В результате в начале 1944 г. у него оказалось самая большая на философском факультете нагрузка — 12 часов в неделю.

Еще в конце 1943 г. Террас подал прошение декану о направлении его в следующем году на кратковременную стажировку в германские университеты [ИАЭ 2100–15–73. Л. 60]. Из этого следовало, что Террас планировал в дальнейшем посвятить себя преимущественно германистике, хотя полностью славистику не оставил. Об этом свидетельствует факт передачи им профессору Й. В. Вески в  286 | 287  1944 г. почти готовой рукописи выделенной ему части эстонско-русского словаря, над которой он работал все это время¹². Из трудов, написанных Террасом в Эстонии, упомянем сохранившийся в архиве редакции газеты «Постимеэс» экземпляр машинописи “Keele asendist üldkultuuri raames”, датированный мартом 1944 г. [Государственный архив Эстонии = ГАЭ 4416–1–256].

Приближение советских войск к Эстонии в начале 1944 г. изменили его планы. В последние месяцы немецкой оккупации он был мобилизован в немецкую армию и затем взят в плен союзными войсками [Ussisoo 1991: 6]. Блестящее знание языков и глубокие познания, полученные в Тартуском университете, оказали ему немалую услугу. В США Террас стал автором ряда крупных работ по русской литературе, оставив занятия германистикой [Ussisoo 1991; Vaba Eesti Sõna 2007: 4; Schultz 2007; Rosenhield 2007: 133; Deutsch Kornblatt 2007: 602–603]. В одном из своих интервью Террас сказал, что все, что он знает, заложено в годы учебы в Тартуском университете¹³.

Кроме научной стипендии В. Террасу, приказом ректора от 11 июля 1942 г. доценту славянской филологии Виллему Эрнитсу было назначено пособие (“kultuuriline toetus”) в

250 рейхсмарок для завершения докторской диссертации, причем в приказе название темы не фигурировало, о причине скажем чуть ниже¹⁴.

После почти годового перерыва с 31 октября 1942 г. лектору русского языка Б. Правдину было разрешено преподавание факультативного курса русского языка (1 час в неделю) за половинную лекторскую зарплату. Затем с осени 1943 до лета 1944 г. он преподавал русский язык экономистам уже на полную ставку (2 часа) [ИАЭ 2100–15–1. Л. 83 об.–84, 125 об.–126, 169 об.–170].

Профессор П. Арумаа с 7 ноября 1942 преподавал готский язык (2 часа в неделю) за половину профессорского жалованья и за счет вакантной германской профессуры [ИАЭ 2100–15–1. Л. 83 об.–84, 84 об.–85]¹⁵. В апреле 1943 г. ему, для обеспечения полной нагрузки, было поручено заведование семинарской библиотекой. Два семестра Арумаа читал курс древнего верхнемецкого языка [ИАЭ 2100–15–1. Л. 115 об.–116, 133 об.–134]¹⁶. С января 1944 г. он замещал декана проф.

Ю. Марка, ушедшего в научный отпуск, а в конце марта сам отпросился в отпуск к семье в Пярну. Он несколько раз продлевал отпуск, мотивируя его то семейными обстоятельствами, то научными занятиями. Согласно приказу ректора от 5 июля 1944 г. профессор Арумаа числился в научном отпуске до 1 сентября, но более в Тартуский университет ему вернуться было не суждено [ИАЭ 2100–2–41. Л. 259; Ariste 1988: 552–553]. Густав Рянк писал, что научное творчество проф. П. Арумаа до сих пор не оценено по достоинству, так как нет специалиста, достигшего тех же высот в сравнительном индоевропейском языкознании [Ränk 1982: 3; Eesti Päevaleht 1982: 4].

Если с лекциями собственно по славистике, как мы видим, дело обстояло довольно печально, то научная работа в этой области все же развивалась. Приказом ректора от 10 мая 1943 г. от факультетов потребовали список кандидатов на продолжение магистерских и докторских работ [ИАЭ 2100–5–402. Л. 15]. Среди кандидатов на докторскую степень оказались два слависта — Виктор Террас и Виллем Эрнитс. Террас предложил тему по германистике “Eesti keeles leiduvaid jooni, milles peegeldub Saksa keele mõju, üldkeeleteaduse seisukohalt”. Эрнитс же заявил о защите докторской диссертации, имевшей самое непосредственное отношение к славянским языкам, над которой работал уже долгие годы — «Эстонские языковые элементы в великорусском и других славянских языках» (“Estnische Sprachelemente in grossrussischen und anderen slavischen Sprachen”) [ИАЭ 2100–5–402. Л. 31; Ernits 1935–1942]¹⁷. В заявлении он писал, что планирует в течение осеннего семестра внести в свою диссертацию дополнения в соответствии с замечаниями

оппонентов проф. П. Арумаа и проф. Ю. Мягисте и представить диссертацию к защите в рождественские каникулы 1943 г. [ИАЭ 2100–5–402. Л. 20].

Академическая карьера полиглота Виллема Эрнитса (1891–1982), получившего в Юрьевском университете звание кандидата¹⁸, ставшего экстраординарным доцентом Тартуского университета, складывалась не совсем удачно, хотя с первых дней открытия эстонского университета он состоял в штате, часто ездил в научные командировки, долгое время пробыл в Польше [ИАЭ 2100–2–121. Л. 1–89]. В 1934 г. он проиграл П. Арумаа на выборах профессора славянского языковедения со счетом 14:0 [2100–2b–6. Л. 81–86]. В 1938 г. ему было отказано в чтении лекций по чешской литературе, белорусскому языку и русским былинам. Вернувшись в Эстонию из оккупированной немцами Польши, Эрнитс в осеннем семестре 1939 г. стал преподавать польский язык для начинающих и на продвинутом этапе (по часу в неделю). После коммунистического переворота 1940 г. он сначала вел польский и латышский языки, а позже и белорусский (1 час в неделю), а также читал лекции об эстонско-финско-скандинавских элементах в русских былинах (1 час в неделю). К нему на занятия ходило 3–9 человек [ИАЭ 100–2–121. Л. 182, 188]. Кроме того, Эрнитс давал уроки русского языка

для историков и филологов и издал эстонско-русский словарик объемом всего в 20 страниц [Ernits 1940].

При новой власти Эрнитс, по своему обыкновению, подал заявку на стипендию для окончания докторской работы, обосновав это тем, что в настоящее время занятий не ведет и денег от университета не получает [ИАЭ 100–2–121. Л. 193]. Узнав, что за докторский экзамен надо платить, Эрнитс написал отказ от ходатайства. Но 25 апреля 1942 г. ректор университета Э. Кант уведомил философский факультет о том, что В. Эрнитс освобождается от платы за хабилитацию докторской диссертации [ИАЭ 100–2–121. Л. 192]. Кроме того, от фонда культурного капитала ему было выделено единовременное пособие в 250 рейхсмарок для подготовки к докторскому экзамену с условием, что отчет о проделанной работе будет представлен к 1 октября 1942 г. [ИАЭ 100–2–121. Л. 195]. В отчете от 5 октября 1942 г. В. Эрнитс писал, что докторская работа “Estnische Sprachelemente im grossrussischen und anderen slavischen Sprachen” была готова осенью 1941 г. [Ernits 1942]¹⁹. Теперь, прочтя ее, он нашел, что следует внести стилистическую правку, кое-что добавить во введение и пополнить библиографию из последних советских (так!) работ по этой проблематике. В частности, Эрнитс собирался дополнить раздел о фонетике (в части эстонско-русских и русско-эстонских интонаций). Эрнитс считал, что следует внести некоторые коррективы, отражающие перемены в лексике в связи с советизацией. Эрнитс писал: “Üldse olen teinud omas uurimuses peale 3 suurema, 39 väiksemat täiendust ning joonealust märkust ning tsitaati; eriti Ariste, Ščerba ja

Trofimov-Jones’i uurimaist foneetilisеist teoseist” [ИАЭ 100–2–121. Л. 198 об.].

Одновременно Эрнитс начал хлопоты перед факультетом о разрешении читать курс по белорусскому языку или русским диалектам или по каким-либо другим славянским дисциплинам. На это прошение профессор уральских языков и декан философского факультета Ю. Марк 13 октября 1942 г. наложил следующую резолюцию: «Учебные нагрузки уже поделены, поэтому этот вопрос нельзя принять к рассмотрению; насколько это мне известно, г-н В. Эрнитс никогда порядочно не выполнял свою учебную работу». Далее следовала резолюция ректора: «Оставить ходатайство без удовлетворения» [ИАЭ 2100–2–121. Л. 201]²⁰.

В мае 1943 г. Эрнитс снова просил разрешения читать курс «Введение в историю культуры славянских народов». На этот

раз ходатайство было поддержано профессорами Г. Суйтсом и П. Арумаа, которые считали, что магистр (так!) В. Эрнитс достаточно для этого подготовлен, а студенты-слависты, потерявшие в связи с войной возможность получать необходимую информацию по своему предмету, чрезвычайно в таких лекциях нуждаются. Декан Марк согласился включить лекции Эрнитса (2 часа в неделю) в расписание факультета за счет вакантной профессуры по истории [ИАЭ 100–2–121. Л. 202–203; ИАЭ 2100–15–1. Л. 134 об.–135]. В июле 1943 г. последовало утверждение ректора, и с осеннего семестра доцент В. Эрнитс приступил к чтению объявленного курса, который длился до лета 1944 г. [ИАЭ 2100–15–1. Л. 168 об.–169]. Однако диссертацию он так и не защитил ни в Рождество 1942 г., ни после, хотя в январе 1944 г. последовало его очередное ходатайство о финансовой поддержке исследовательского проекта в Директорию образования и Государственный комиссариат [ИАЭ 100–2–121. Л. 208–209]. Самое любопытное, что, отвечая на запрос ректора, к какой категории государственного строительства принадлежит исследование Эрнитса, декан причислил его к категория «Б», т.е. не подлежащей полезному внедрению в хозяйство. С 8 февраля 1944 г. такие проекты не финансировались со стороны государственных органов [ИАЭ 100–2–121. Л. 209, 310].

Что касается магистерских работ, то их по философскому факультету набралось 7, одна из них по славянской филологии — диссертация Александра Райда “Poola kirjandus eesti keeles” [ИАЭ 2100–5–402. Л. 23].

Александр Райд, до 1936 г. — Янсон (1913, Гатчина — 1983, Тарту) — крупнейший эстонский переводчик славянской литературы послевоенного времени. Он занимался также составлением славянско-эстонских словарей (чешско-эстонского, совместно с проф. С. Смирновым, и польско-эстонского) [Teder 1983: 1432(1433; Ussisoo 1983; Raid 2000: 397–398; Пономарева 2003: 410, 411, 413]. Райд поступил в Тартуский университет на славянское отделение в 1934 г. и с перерывами проучился в университете десять лет. В 1930-е гг. он, как и  293 | 294  Террас, стажировался в Польше и вместе с ним поступил в аспирантуру к проф. П. Арумаа в 1941 г. Он подрабатывал в качестве преподавателя русского языка, за что и подлежал увольнению из университета в начале немецкой оккупации. Если Терраса простили довольно быстро, то с Райдом дело осложнилось, так как на него поступила жалоба от бывших учеников, служивших в Омакайтсе. Как политически неблагонадежный Райд нигде не мог устроиться на работу. Осенью 1941 г., чтобы прокормить семью, он поступил писарем в немецкую армию, а в последующие два года работал библиографом в библиотеке, разбирая религиозную литературу для ведомства Розенберга, и в 1944 г. окончил университет cum laude [ATУ “Aleksander Raid”. № 3–51. Л. 5; Album Academicum III. 1993: 216]. Написанная под руководством П. Арумаа магистерская работа Райда «Польская литература в эстонских переводах» представляет собой машинопись объемом в 104 страницы [Raid 1943]. Половину диссертации занимали перечни переведенных польских авторов и эстонских переводчиков и библиография переводов. В первой аналитической части Райд давал обзор развития польской переводной литературы в Эстонии, во второй части рассматривалось качество переводов, и в третьей была сделана попытка исследования рецепции польской литературы в Эстонии. Райд отдавал себе отчет в том, что аналитическая часть должна быть большей по объему, чем 50 страниц. В предисловии к диссертации он пояснял, что она была написана во время войны и в связи с этим ему пришлось отказаться от исследования таких тем, как:

—    распространение переводов польской художественной литературы и их рецепция в эстонской среде;
—    их значение в сравнении с другими переводными произведениями в Эстонии;
—    польская литература на эстонской театральной сцене;
—    отношение эстонских рецензентов к польской литературе;
—    возможное влияние этих переводов на эстонскую литературу;  294 | 295 
—    личные контакты польских и эстонских писателей [Raid 1944: 3–4].

Несмотря на это, Райд считал, что ему удалось составить наиболее полную библиографию переводов. Над ней он работал в архивной библиотеке Эстонского Национального Музея и использовал богатейшую частную библиотеку Яана Рооса в его квартире на ул. Густава Адольфа, 57 [Raid 1944: 3; Roos 1997: 9, 17]²¹. Обсуждение магистерской работы началось в декабре 1943 г., но защита не состоялась, поскольку немецкие власти считали поляков и, соответственно, польскую литературу расово неполноценными. Правда, ранее, по решению факультета, Совет университета все же утвердил эту тему как научную, и Райду выплачивалась стипендия. По сохранившимся в университетском архиве источникам можно утверждать, что работа была представлена, но защита просто не успела состояться.

Как уже упоминалось, Арумаа уехал из Тарту в марте 1944 г., а без него защита не могла состояться. C конца 1944 г. начались хлопоты по признанию магистерской диссертации Райда. Есть свидетельство проф. П. Аристе от 13 декабря 1944 г. о том, что в декабре 1943 г. он прочитал, по просьбе проф. Арумаа, магистерскую диссертацию Райда «Польская литература в эстоноязычных переводах» и помнит, что диссертация была очень хорошая²². Аристе был полиглотом и живо интересовался не только финно-угристикой, но и

другими филологическими дисциплинами²³. С середины 1950-х гг., когда появилась возможность, он постоянно поддерживал переписку с П. Арумаа, эмигрировавшим в Швецию, и трижды писал о нем в советское время [Ariste 1982; Ariste 1988; Ariste 1989 Рукописный отдел Литературного музея Ф. 180: 54: 3]. Второе свидетельство было получено от литературоведа, фольклориста и переводчика Августа Анниста. Он также подтверждал, что по заданию декана философского факультета весной 1944 г. просмотрел магистерскую диссертацию Райда и нашел, что она удовлетворяет требованиям, предъявляемым Тартуским университетом к магистерским диссертациям [АТУ N. 3–51. Л. 4]. Вторым рецензентом должен был быть сам профессор Арумаа, но он не появлялся в Тарту с марта 1944 г. В начале 1945 г. готовую магистерскую работу Райда поддержали сначала и.о. декана П. Тарвел и затем занявший его место Р. Клейс [АТУ N. 3–51. Л. 6–7]. После утери университетского личного дела (все другие университетские дела сохранились) у Райда не осталось документов, подтверждающих его образование, поэтому ему пришлось на общих основаниях дополнительно сдавать экзамены по основам марксизма-ленинизма и литературе народов СССР, чтобы в 1946 г. получить диплом²⁴. В 1947 г. Тартуский университет приравнял магистерскую работу Райда к статусу кандидатской диссертации, но в 1949 г. это решение было аннулировано ВАКом в Москве. В связи с этим Райду пришлось уйти с работы в Художественном институте и стать переводчиком [EKL 2000: 435–436].

Подведем некоторые итоги. Славянская кафедра под эгидой германской филологии просуществовала до весны 1944 г. по модели, принятой в Тартуском университете в 1920–30-е гг. За 1941–44 гг. 5 студентов получили квалификацию славянского филолога, по славянской филологии была защищена магистерская диссертация, подготовлена докторская и магистерские диссертации. Ведущий профессор П. Арумаа и его талантливые воспитанники (В. Террас, О. Громова-Сорокина) уехали на Запад и в дальнейшем успешно продолжили академическую карьеру. Другая часть сотрудников и выпускников кафедры — Б. Правдин, В. Эрнитс, А. Райд, В. Шмидт, О. Правдин, М. Бежаницкая-Царькова, Э. Ряэк остались на родине, и далеко не всем из них удалось избежать разного рода преследований в связи со своей деятельностью во время немецкой оккупации.

ЛИТЕРАТУРА

Дуличенко 2003: Дуличенко А. Д. Славянское языкознание в Тарту в XIX–ХХ вв. // 200 лет русско-славянской филологии в Тарту: Slavica Tartuensia V. Tartu, 2003. C. 31–68.

Исаков 2003: Исаков С. Г. Основные этапы развития русского литературоведения в Тартуском университете (1802/3–1950-е гг.) // 200 лет русско-славянской филологии в Тарту: Slavica Tartuensia V. Tartu, 2003. C. 14–30.

Киселева 1989: Киселева Л. Н. Вера Владимировна Шмидт [Филолог, учительница русского языка, поэтесса. Род. 19.08.1915] // Радуга. 1989. № 12. С. 27–30.

Киселева 1991: Киселева Л. Н. О книге и ее авторе // Шмидт В. В. В пути. Таллинн, 1991. С. 84–86.

Киселева 1992: Киселева Л. Н. Письма М. В. Карамзиной к В. В. Шмидт // Проблемы русской литературы и культуры: Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia III. Helsinki, 1992. С. 37–57.

Киселева 1995: Киселева Л. Н. Созвучие: Письма М. В. Карамзиной к В. В. Шмидт; Переписка с В. Ф. Ходасевичем; Письма архимандрита Иоанна // Вышгород. 1995. № 5/6. С. 9–38.

Пономарева 2003: Пономарева Г. Студенты славянского отделения Тартуского университета (1919–1944) // 200 лет русско-славянской филологии в Тарту: Slavica Tartuensia V. Tartu, 2003. C. 404–414.  297 | 298 

Правдин 1954: Правдин Б. В. Русская филология в Тартуском университете // Ученые записки Тартуского университета: Тр. истор.-филол. ф-та. Таллинн, 1954. С. 130–164.

Шор 1998: Шор Т. Профессор Пеэтер Арумаа и русская литература в Тартуском университете // Радуга. 1998. № 3. С. 62–66.

Album Academicum III 1994: Album Academicum Universitatis Tartuensis 1918–1944. Tartu, 1994.

Annist 2006: Annist S. Kuidas parandada elu Eestis — 1943. a. variant // Tuna. 2006. Nr 3. Lk 72–88.

Ariste 1982: Ariste P. Peeter Arumaad mälestades // Keel ja Kirjandus. 1982. Nr 9. Lk 501–502.

Ariste 1988: Ariste P. Peeter Arumaa Tartu Ülikooli õppejõuna // Keel ja Kirjandus. 1988. Nr 9. Lk 549–553.

Ariste 1989: Ariste P. Peeter Arumaa Stokholmis // Keel ja Kirjandus. 1989. Nr 11. Lk 691–693.

Arumaa 1941: Arumaa P. Vene keele arengu peajooni. Tallinn, 1941.

Deutsch Kornblatt 2007: Deutsch Kornblatt J. Viktor Terras, 1921–2006 // Slavic Review. 2007. Vol. 66. № 3. P. 602–603.

Eesti Päevaleht 1982: Rootsi hinnang Peeter Arumaale // Eesti Päevaleht. 1982. 21. juuli. Nr 55.

Ernits 1940: Ernits V. Eesti-vene sõnaraamat. 1. vihik = Эстонско-русский словарь. Tartu; Petseri, 1940.

Ernits 1942: Ernits V. Estnische Sprachelemente in grossrussischen und anderen slavischen Sprachen. Einleitung und allgemeinen Übersicht.Vorbemerkungen. Tartu, 1942. Машинопись.

EKL 2000: Eesti kirjanike leksikon. Tallinn, 2000.

ETBL 2000: Eesti teaduse biograafiline leksikon. Tallinn, 2000. Kd 1: A–Ki.

ETVK 1984: Eesti teadlased väljaspool kodumaad: biograafiline teatmik = Estonian scholars and scientists abroad: biographical directory. Stockholm, 1984.

Hiio 2005: Hiio T. Hjalmar Mäe mälestused Saksa okupatsioonist Eestis ja muust // Eesti Päevaleht. 1. juuli. Nr 155.

Hiio 2007: Hiio T. Tartu Ülikool saksa okupatsiooni ajal // Universitas Tartuensis 1632–2007. Tartu, 2007. Lk 435–452.

Issakov, Smirnov 1982: Issakov S., Smirnov S. Vene ja slaavi filoloogia Tartu ülikoolis // Keel ja Kirjandus. 1982. Nr 9. Lk 473–484.

Koort 1947: Koort A. Saksa fašistlik okkupatsioon ja Tartu Riiklik Ülikool // Saksa fašistlik okupatsioon Eestis aastail 1941–1944. Tallinn, 1947. Lk 355–367.

Mäe 2005: Mäe H. Kuidas kõik teostus. Minu mälestusi. Tallinn, 2005.  298 | 299 

Palamets 1982: Palamets H. Ülikool Suure Isamaasõja aastail (1941–1945) // Tartu Ülikooli ajalugu. Tallinn, 1982. Kd III: 1918–1982. Lk 169–187.

Postimees 1942: Lõppeksamite tähtpäevad filosoofiateaduskonnas mais ja juunis // Postimees. 1942. 14. mai. Nr 114.

Raid 1943: Raid A. Poola kirjandus eestikeelses tõlkes: [magistritöö]. [Tartu Ülikool]. Tartu, 1943.

Raid 2000: Raid T. Aleksander Raid (sünd. Aleksander Janson) 02.01.1913–13.08.1983 // Mickiewicz A. Pan Tadeusz ehk Viimne kohturetk Leedus. Tallinn, 2000.

Roos 1997: Roos J. Läbi punase öö. 1. osa, 1944. ja 1945. aasta päevik / Eessõnad: H. Karro, J. Isotamm. Tartu, 1997.

Rosenhield 2007: Rosenhield L. Prof. Viktor Terras, Yanuary 21, 1921 – December 17, 2007 // Slavic and East European Journal. Spring 2007. Vol. 51. № 1. P. 133.

Ruke-Dravina 1983: Ruke-Dravina V. Peeter Arumaa // Tulimuld. 1983. Nr 4. Lk 207–211.

Ränk 1992: Ränk G. Silmapaistev teadusmees Peeter Arumaa mälestuseks // Eesti Päevaleht. 1992. 3. juuli. Nr 50.

Sahris 1992: Sahris N. Üliõpilasaelust sõja-aastail // Mälestusi Tartu ülikoolist 1900–1944 / Koost. S. Issakov ja H. Palamets. Tartu, 1992. Lk 438–445.

Schultz 2007: Schultz U. In memoriam — Prof. Victor Terras // Eesti Elu. (интернет-версия: www.eesti.ca/main.php?op=article&articleid= 15383)

Siilivask 1982: Tartu Ülikooli ajalugu / Koost. K. Siilivask, H. Palamets. Tallinn, 1982. Kd III.

Sorokin 1991: Ivan Shmelyov: The Hidden Face and Other Stories. Transl., with an introd., by O. Sorokin. <Oakland, 1991>.

Sorokin 1987: Sorokin O. Moscoviana: The Life and Art of Ivan Shmelyov. <Oakland, 1987>.

Teder 1983: Teder E. Aleksander Raidi meenutades // Looming. 1983. Nr 11. Lk 1432(1433.

Terras 1942: Terras V. Slaavi keelte je relatiiv-pronoomeni funktsioonist, peamiselt indo-euroopa keeleteaduse lahtekohalt: <magistritöö>. Tartu, 1942. Masinakiri.

Terras 1985: Terras V. Peeter Arumaa in memoriam // Eesti teadusliku seltsi Rootsis Aastaraamat = Annales societatis litterarum Estonicae in Svecia. IX. Stockholm, 1985. P. 215–217.  299 | 300 

Terras 1997: Terras V. Armastan kõiki keeli, kirjandusi, luuleid // Maaleht. 1997. 28. august. Nr 34.

Tamul 1991: Tamul S. Tartu Ülikooli filosoofiateaduskonna allasutuste ainelisest olukorrast aastail 1940–1944 // Tartu Ülikool läbi kolme okupatsiooni (Tartu Ülikooli ajaloo kusimusi XXV). Tartu, 1991.

Ussisoo1983: Ussisoo U. Aleksander Raid // Keel ja Kirjandus. 1983. Nr 11. Lk 652.

Ussisoo 1991: Ussisoo U. Viktor Terras 70 // Sirp. 1991. 25. jaanuar. Nr 4. Lk 5.

Vaba Eesti Sõna 2007: In Memoriam Victor Terras // Vaba Eesti Sõna. 2007. 24. jaanuar. Nr 3.

Veski 1974: Veski J. V. Mälestuste raamat. Tallinn, 1974.